Воин поневоле - Страница 98

Вероятно, этот поступок кажется им весьма странным, но Уолли просто хотел хоть как-то обезопасить Нанджи.

– Я надеялся, что его выпустят, – ответил Уолли, – его и остальных. Имперканни и Йонингу посмотрели на всю эту компанию, потом друг на друга – две рабыни, мальчик, ребенок и нищий? Из-за чего столько хлопот? Имперканни сложил на груди руки и задумался, глядя на Нанджи. Да, обвиняемый озабочен тем, как оправдать сообщника, вина Уолли очевидна.

– Я бы хотел знать, что случилось, когда вы сюда прибыли, мастер. Почему достопочтенный Тарру вызвал вас на поединок?

Нанджи поднял глаза и хмуро встретил его взгляд.

– Это я его вызвал, светлейший, – сказал он.

Для Имперканни этот случай оказался слишком сложным. Он нахмурился.

– Судя по вашим знакам, мастер, вы совсем недавно были Вторым.

– Еще сегодня утром, светлейший.

Очень трудный случай; оба они, кажется, не в себе.

– Сегодня утром вы еще были Вторым, а днем вызвали на поединок Шестого?

Нанджи взглянул на Уолли, и вдруг его лицо озарила мгновенная улыбка. Но лишь на мгновение. Уолли ужасно захотелось треснуть его по шее. Горрамини и Ганири знали, как вывести Нанджи из себя. Наверное, все в охране это знали. Тарру достаточно было сказать что-нибудь насчет ковровщиков. – Он вас оскорбил? – спросил Имперканни.

Нанджи пожал плечами.

– Да. Он хотел затеять драку, но оскорбления в свой адрес я пропускал мимо ушей, а потом он оскорбил моего… друга, светлейшего Шонсу. Но его здесь не было, и он не мог себя защитить.

Воины переглянулись Уолли начал понимать, что будет дальше.

– И что он сказал? – спросил Имперканни. Нанджи не отвечал, и тогда Седьмой добавит – Светлейший сейчас здесь, он сможет себя защитить.

Нанджи взглянул на него сердито.

– Он сказал, что светлейший Шонсу – убийца.

Суд повернулся к Уолли, а тот с болью осознавал, что недостоин дружбы Нанджи. Эта мысль была так же горька, как чувство вины, как близкая смерть.

– Боюсь, что Тарру был прав, Нанджи, – сказал он. – Я убил кулаком Джангиуки. Я хотел только оглушить его, но это все равно не делает мне чести.

Имперканни пожелал узнать, кто такой Джангиуки, и Уолли все ему рассказал, уже не задумываясь о том, что говорит.

– Это признание я добавляю… – Йонингу вдруг замолчал. Они с Имперканни молча смотрели друг на друга. Седьмой, кажется, не сделал ни единого движения, но его белый хвост слегка вздрогнул, будто от легкого ветерка. – Я снимаю это обвинение, – быстро сказал Йонингу.

– Я признаю, что смерть воина Джангиуки была случайна, светлейший, – сказал Имперканни. – Если бы вы хотели его убить, не думаю, что вы пустили бы в дело кулак.

Нанджи вскинул удивленный взгляд.

Катанджи опять ткнул его в спину, но Нанджи не обратил на него внимания.

Уолли посмотрел на Хонакуру. Старик уже открыл глаза, но дышал хрипло и тяжело и не обращал на происходящее никакого внимания. На него надежды нет.

– Воля Богини важнее, чем сутры! – сказал Уолли. Дело оборачивалось не в его пользу. Ему нужны свидетели! Помог бы Конингу – он все знал. Или Бриу. Но Уолли понимал, что заседание суда не перенесут в храм. Имперканни уже начала надоедать эта тяжба.

– Да, – согласились судьи, – мы клянемся исполнять волю Богини и отдаем ей превосходство перед сутрами. Но кто может определить Ее волю? Следует признать, что сутры – это заповеди Богини, и только в том случае, если существует явное доказательство обратного… если произойдет чудо… Ваш меч удивителен, светлейший Шонсу, но это еще не дает вам права совершать любую жестокость. Здесь – восемь мертвых тел. Что еще вы можете сказать в свое оправдание?

А что еще говорить? Его выслушали, – возможно, человеку ниже рангом не предоставили бы даже этой возможности. Боги его наказывают. Он убил Джангиуки, а потом Второго, который спасался бегством. Возможно, его накажут не за это, но преступления все равно совершены. Нанджи правильно поступил – надо просто признать свою вину.

В случае неудачи наказание – смерть. Обезглавливание – это быстро и безболезненно. Могло быть и хуже.

– Светлейший! – пискнул Катанджи, побледнев от ужаса. Меч совсем съехал у него на сторону. От такой наглости лицо у Имперканни потемнело. Четвертый протянул руку, чтобы схватить дерзкого мальчишку.

– СПРОСИТЕ СВЕТЛЕЙШЕГО ШОНСУ, ПОЧЕМУ У НЕГО МОКРАЯ ЮБКА! – закричал Катанджи, когда его уже тащили.

– Подожди! – рявкнул Имперканни Четвертому. – Что ты сказал, начинающий?

Четвертый вернул Катанджи в вертикальное положение и убрал руку.

– Светлейший, спросите у светлейшего Шонсу, почему у него мокрая юбка. – Катанджи слабо улыбнулся и потер ушибленное плечо.

Имперканни, Йонингу и Нанджи посмотрели на юбку и ботинки Уолли. Великолепно! Значит, Уолли к тому же нарушил какое-то табу, но этого не заметил никто, кроме сообразительного малыша. За такое, возможно, полагается мучительная смерть, может быть, его посадят на раскаленное железо. Ну спасибо, Катанджи!

Йонингу вскочил и пошел к воде, перепрыгнув по дороге через тело Трасингджи.

Имперканни не спускал с Уолли глаз, и в странной, невеселой улыбке обнажились его зубы.

Нанджи тоже смотрел на него блестящими глазами.

Но под слоем грязи, дорожной пыли, под пятнами угля и крови… подо всем этим появилась его знакомая улыбка. Восхищение героем, десять баллов. Что же здесь, черт возьми, происходит?

Вскоре Йонингу вернулся. Он был совсем бледный. Заняв свое место, он твердо сказал: